Баходир Джалал: Утерянные фрески, обретенные ценности

Обычно выставка в честь 70-летия художника – это ретроспектива его работ, начиная с робких студенческих эскизов до больших полотен уже признанного таланта. Но все это не про Баходира Джалала. Слишком просто и предсказуемо. Каждый день он создает свой мир, свою галактику в самых разных направлениях искусства от графических работ до 3D проекций, от классической живописи до абстракции, соединяя несоединимое, раздвигая реальность, ломая стереотипы, но при этом ни на йоту не изменяя своим убеждениям.

MD: Всем любопытно посмотреть на творческий путь мастера в рамках единой  экспозиции. Зачем столько труда и сложностей, когда можно сделать все проще? 
Баходир Джалал: Мне пока есть что сказать. Я даже в самого себя не вмещаюсь со своими идеями (улыбается). Чувствую себя максимум на 40 лет. Может быть физически и внешне выгляжу на 70, но до сих пор прыгаю, делаю стойку на голове. Подвижность меня держит в форме. Я хорошо чувствую вибрации времени. Трансформацию в сознании и форме. Медитирую уже больше 25 лет, много изучаю философию, увлекаюсь историей, побывал в Индии, которая бездонна своей духовной информацией, внимательно наблюдаю за развитием современного мира. Я глубоко сопереживаю и бесконечно вдохновляюсь. И если мне что-то интересно, всегда полностью в это погружаюсь, чтобы то, что я создам в итоге, звучало убедительно. «И тогда все началось» – это точка отсчета каждого великого открытия, каждой идеи, мысли, эмоции, вдохновения, открывающих за собой отдельный мир.

О миротворцах Джалала

MD: Миротворцы, будто сошедшие с космических просторов, инсталляции клонов, футуристические архитектурные проекты, восточная лирика в орнаментах сюзане, портреты великих ученых прошлого и современности, плакаты против военной агрессии... О чем выставка? 
Баходир Джалал: О философии сохранения вселенских ценностей. О сути нашего прихода в этот мир, осмыслении пути, которое мы выносим из этого короткого отрезка отпущенной нам жизни. Все эти принципы лет с тридцати были застолблены в моем сознании. Я восхищаюсь гением человеческого ума и таланта. Очень люблю неординарных личностей, революционеров в искусстве и науке, бунтарей, выступающих против всех закостенелых систем и морали, борцов за чистоту мироздания. Все эти люди всецело посвящали себя человечеству. Мои работы передают главные мысли и принципы моей жизни, отражают то, что я считаю важным, протестуют против того, что кажется совершенно недопустимым – братоубийственные войны, например, или клонирование людей, равнодушие и бесцельность существования. Гражданский долг каждого художника – бороться против невежества. Поэтому себя я тоже считаю миротворцем, и уже давно следую своей миссии.

MD: И что же такое быть миротворцем в понимании Баходира Джалала? 
Баходир Джалал: Я – человек времени, где инициатива и ответственность были главной миссией человека. Все, чем бы я ни занимался, имело в себе главный постулат – созидать. Пять лет я проработал председателем Союза Художников Республики. И так как по роду службы присутствовал на съездах в Кремле, старался решать важные на мой взгляд вопросы. Помню как удалось спасти Мавзолей Саманидов в Бухаре, который из-за халатности городских властей длительное время оставался по пояс в воде. Мы постоянно проводили выставки в Москве и Питере, приглашали коллег для обмена опытом. Потом я преподавал в Корее, что было для меня самого своего рода педагогическим становлением. С 5-7 слушателей, мой курс вырос до 54 студентов. Сегодня я преподаю композицию и живопись узбекским студентам-магистрантам. Делиться знаниями – особое удовольствие.

Баходир Джалал стоял у истоков создания уникальной коллекции живописи и графики Национального Банка Узбекистана – ему удалось собрать 1500 прекрасных работ узбекских художников. Эта коллекция затем легла в основу экспозиции Галереи Изобразительного Искусства Узбекистана, представляющей шесть периодов изобразительного искусства страны. Галерея НБУ – это 15 залов на 3 500 кв м выставочной площади, где постоянно проходят выставки изобразительного искусства местных и зарубежных художников. 

Баходир Джалал: Я рад, что имею отношение к созданию этой прекрасной галереи, которая на века останется настоящим храмом искусства (улыбается). Так что, принцип миротворчества прост – все, что ты делаешь, должно строиться на любви и во имя любви к этому прекрасному миру.

Слово о книге 
Выставка Баходира Джалала в Дубаи зимой 2016 года имела большой успех. Им заинтересовался известный коллекционер и предложил создать книгу совместно с издательством Alberto Skira. Это ведущий издательский дом, специализирующийся на книгах об искусстве. Монографию о мастере написала доктор искусствоведения, академик Нигора Ахмедова вместе с галеристкой - Натальей Андакуловой, в книгу включено интервью редактора издательского дома Марии Роза Фальво. В пяти главах с более чем 170 иллюстрациями исследован творческий путь мастера, его живопись, графика, монументальные росписи. Издание было презентовано на пресс-конференции в рамках выставки Баходира Джалала в Ташкенте.
 

MD: Вы впервые писали о Баходире Джалале? 
Нигора Ахмедова: Я посвятила ему и первую свою книгу из серии «Пути и поиски», вышедшую в 1984 году. Мы учились почти в одно время в Академии художеств в Ленинграде, хорошо друг друга знали. Уже со студенчества я видела его колоссальное упорство и тягу к профессионализму. Баходира вначале не приняли в мастерскую Андрея Мыльникова, тогда это была лучшая мастерская монументального искусства. И чтобы доказать, что он достоин быть его учеником, Джалал  так упорно работал все лето, что когда привез в итоге все свои работы мастеру, Мыльников не только принял его, но и всегда потом выделял среди других своих учеников. Баходир всегда самозабвенно трудился. Андрей Мыльников, видимо, увидел в нем какой-то внутренний заряд, потому что его слова «Не смотри на лампы, смотри на звезды», как-то очень вдохновенно стали путеводным наставлением для Баходира. 
 
МD: Что Вас больше всего вдохновляло во времена студенчества? 
Баходир Джалал: Прикосновение к великому, нетленному искусству. Стремление всех студентов Академии познать непознанное. Одержимость преподавателей своими предметами, мое собственное неистребимое любопытство и жажда знаний. И, конечно, любовь (улыбается). Мы с моей Галей познакомились в Ленинграде. Она училась на архитектурном отделении, я – на монументальном. Встретились и соединились, как две половинки целого. Она очень мне помогала, да и сам я тоже был довольно настырным. Помню, как засиживались допоздна в библиотеке Академии, к нам уже смотритель с колокольчиком подходил и выгонял: «Мы закрываемся, вы здесь одни остались». И хотя маме, когда она приезжала навестить меня, Галя понравилась, разрешения на брак они мне с отцом не дали. Однако, все, кого они предлагали, когда я приехал домой на каникулах, были несопоставимы с Галей, ставшей моим единомышленником, болельщиком и вдохновителем. В итоге, сыграли студенческую свадьбу, на которой были все наши руководители. Уже когда вернулись в Ташкент, мама оценила и полюбила мою жену. Жили мы скромно, ютились в однокомнатной съемной квартире, потом родились дочери. И сколько себя помню, я всегда много работал. Это было главным приоритетом жизни.  
 
Нигора Ахмедова: Вернувшись в Ташкент, Баходир начал с серии портретов, посвященных деятелям нашей культуры. Совершенно неожиданно для всех он написал портрет клоуна Акрама Юсупова на ослике, эта работа сейчас в музее. Потом абсолютно в другом стиле, в манере швейцарского художника Ганса Эрни, он создал портрет Камиля Ярматова. Я должна сказать, что цитирование было характерной чертой художников-семидесятников. Это их фишка – программное обращение к мировому наследию. Они говорят: «Наши корни не только Узбекистан, мы – прямые наследники всей мировой цивилизации!». Из-под руки ищущего Баходира вышли прекрасные портреты скульптора Дамира Рузибаева, режиссера Малика Каюмова, танцовщицы Мукаррам Тургунбаевой. Именно в тот период начались первые шаги его философских поисков. Это хорошо прослеживается в портрете керамиста Мухиддина Рахимова. Чтимый на Востоке образ усто наполняется смыслом творца, создателя. Сзади – холодный, пустынный пейзаж навевает слова великого Хайяма: «Из глины сотворенный, ты снова к ней вернешься». Автопортрет – это хроника, дневник художника. Серия его автопортретов показывает его метания и поиски. Он постоянно пишет себя то в кубическом стиле, то в сюрреалистическом.   

MD: Почему книга названа «Линия в вечность»? 
Баходир Джалал: Путь художника, искателя, исследователя всегда сопряжен с массой трудностей и препятствий, преодолевая которые он становится тем, кто есть на самом деле, открывает дверь в вечность. В моей жизни было много разных потрясений. В 29 лет, например, по направлению Союза Художников я поехал в Италию для создания фрески. Эта поездка перевернула во мне все. Я был убежден, что уже чего-то достиг, сформировался как художник. Благодаря учебе в Ленинградской Академии, портретам на обложках журналов в Москве и Венгрии, где я читал мастер-классы, мне казалось, что моя профессиональная жизнь удалась. Но в Италии я понял, оказавшись среди великих творений Эпохи Возрождения, что не являюсь даже песчинкой  рядом с тем искусством, которое увидел своими глазами. Я был настолько потрясен, что у работы Микеланджело сказал сам себе: «Все! Ухожу из искусства!» После Италии я год не работал, начал выпивать, дом пришел в запустение. Видя мое добровольное падение, жена решила уехать с детьми в Россию. Коллеги стали меня избегать. Чтобы как-то выжить, прокормить детей, я за скудное вознаграждение красил бетонные стены.
 
Нигора Ахмедова: Мало кто выдерживает встречу с великими титанами Возрождения. Я и сама, когда стояла перед фреской «Страшного суда», поймала себя на мысли: «Что еще может быть нужно для искусства? Многие художники ломаются. Только сильные, вновь встают на ноги и двигаются дальше». 
 
Баходир Джалал: Видя мои терзания, друзья как-то забрали меня с собой в Коканд, проветриться. И вдруг по дороге я увидел белую стену. У меня будто что-то взорвалось внутри. Я остался там и попросил друзей привезти мне уголь. До утра, не останавливаясь, я рисовал. Когда друзья приехали за мной, они обалдели, конечно. Три стены были покрыты эскизами. «Песнь о воде», «Царская охота», «Вхождение новой жизни». Белая стена стала для меня каким-то возрождением. Тогда я отправил их за красками и за 24 дня с их помощью закончил четыре огромные росписи. Это и стало моим возвращением в искусство. 

Первая крупная работа монументального искусства в Узбекистане – это фрески Чингиза Ахмарова в театре им. А. Навои, созданные в 1947 году.  Ахмаров задал в нашем искусстве линию поэтической интерпретации, народной миниатюры. Художники вплоть до 80-х гг подражали и шли за Ахмаровым след в след, не пытаясь творить что-то новое. Баходир Джалал первым внес новые тенденции. Поездка в Италию изменила его представление о том, каким вообще может быть монументальное искусство в Узбекистане.   

Нигора Ахмедова: Нужно отметить, что Баходир Джалал взял все хорошее из европейской академической школы, которая дает самый высокий класс профессионализма. У Джалала прочная «закваска» классического искусства в живописи и графике, и он всегда сохраняет этот приоритет. Однако, на каком-то этапе поиски, духовные практики и философские искания, изучение орнаментов и истории привели его к поискам выражения этих идей в абстракции. И это очень интересно, потому что мы учились в советское время, в закрытой академической системе образования, куда ничего не проникало, место имели только категории высокой классики. Несмотря на то, что рядом за стеной был андеграунд, кафе «Сайгон», о котором писал С. Довлатов, был изгнан из страны Бродский, Академия имела непроницаемые стены и определенную «фронду» – замкнуться в классике, чтобы не видеть реалии современности, не окунаться в советскую повседневность. И просто удивительно то, что Баходир, сосредоточенный на классике и оттачивании мастерства, смог вдруг «выпрыгнуть» в абстракцию. Мы все привязаны к реальному миру, из него и берем наши эмоции и вдохновение. И это особый дар – суметь выйти за эти пределы. Нужна большая культура формы и цвета, умение видеть какой-то другой простор, суметь передать его в формах. Баходир Джалал именно такой художник и важно сказать, что он сохранил очень хороший, гармоничный баланс между классическим искусством, в котором продолжает работать, и абстрактным. Я считаю, что сила искусства в том, что оно разное. И это прекрасно. Он всегда чувствовал себя человеком мира. В «Доме Кино», уже ставшем для всех нас воспоминанием, была одна из лучших его фресок «Посланники вечности» (1984 г), высотой 4 м и длиной 40 м. Эта работа стала своего рода подношением великим кумирам и художникам мира, смелым идеям революционеров культуры и искусства. 

За ряд работ уже на заре своего творчества Баходир Джалал был неоднократно удостоен государственных премий. К огромному сожалению, ни награды, ни всеобщее признание не помешали уничтожению лучших монументальных работ мастера.

Фрагменты фрески «Рождение танца», Ташкент, концертный зал «Бахор», 1981 г.

Об утерянных фресках

Баходир Джалал: Плохо, что уничтожая мои работы, меня даже не ставили в известность. За «Рождение танца» я получил государственную премию СССР. В  других странах, когда произведение удостоено госпремии, даже при необходимой реконструкции здания, эту работу, тем или иным образом, сохраняют. Должна быть культура отношения к искусству. Неприятно, когда люди, имеющие власть, имеют возможность принимать решения по уничтожению трудов художников. 
 
Баходир Джалал: В «Туркестане» я готовил работу по теме «Пятерицы» Алишера Навои, размером 30х16 м. Проект был утвержден Академией наук и самим Президентом. Помню, я выполнил уже 50% работы, закончил рельефы и приступил к орнаментам, и вдруг один из влиятельных тогда чиновников говорит мне: «Не пойдет! Народ не поймет того, что ты делаешь». Я решил, что он шутит и ответил: «Не решайте за народ». Видимо, ему это не понравилось и на следующий день, когда я пришел утром во дворец, я застал рабочих, которые сбивали мою работу ломом. Тогда я впервые заплакал от такой безнаказанности. Через какое-то время пришлось начать всю работу сначала. Сегодня «Туркистон» украшает фреска «Сны Омара Хайяма»

Потом был Музей истории с фреской «Под сводом вечности», размером 12х10м. Чтобы создать концепцию, Баходир Джалал ездил в экспедиции с Пугаченковой и Масоном, подробно изучал историю нашей земли, этнографию костюма каждого периода. Идея была утверждена в Академии художеств общим собранием голосов и включала в себя все наше наследие - портреты великих предков, начиная с доисламского периода истории, эллинизма, буддизма до мусульманского возрождения. На фреске была собрана целая плеяда ученых и мыслителей с обсерваторией Улугбека в центре. Вся эта работа была выстроена по принципу золотого сечения и воплощена руками большой группы художников – коллег и учеников мастера. 

Баходир Джалал: Когда работа была уже закончена, одному из чиновников привиделось, что на фреске должен быть портрет Первого Президента, переспорить его было невозможно, в итоге заставили дописать. А когда сам Президент увидел себя возвышающимся над другими героями фрески, совершенно справедливо сказал – «убрать». И чтобы быть угодными, эти люди не обратившись к автору за устранением ошибки, уничтожили всю фреску полностью. На всякий случай. Конечно, я возмутился, шумел, пытаясь добиться справедливости...

Нигора Ахмедова: И когда он выступил, его стали замалчивать, игнорировать. Так, как будто художника не существует вообще. Это продлилось 10 лет. 

Баходир Джалал: Друзья с телевидения звонили и говорили: «Нам дали команду: чтобы даже тени твоей не было ни на одном канале. Что вообще произошло?!»... В общем, много было негатива. Я переживал, конечно, а потом перестал реагировать, продолжил работать в своей мастерской. За границу меня не выпускали. Поэтому я много ездил по областям, внутри страны, собирал материалы, писал свои работы, преподавал. На скромные учительские деньги мы и существовали. Конечно, я никогда не смогу забыть тот сложный период, семье было очень тяжело и морально, и материально. И обидно то, что сам Первый Президент хорошо ко мне относился, думаю, он даже не знал того, что со мной происходило тогда.

Фрагменты фрески «История узбекского театра», Коканд, 1987 г.

Летом этого года в социальных сетях разразился скандал вокруг фрески народного художника «История узбекского театра», созданной в 1987 году в Коканде. Местные власти решили приодеть ангела на панно, а на лицо повесить никаб, чтобы выглядела целомудренно. 

Фреска «Под сводом вечности», Ташкент, Музей истории, 1995 г
 

Баходир Джалал: Решение о реставрации с прикрытием неугодных взору изображений, приняли люди, не имеющие никакого отношения к искусству, но обладающие властью воплощать в реальность любые свои решения. Обещал после окончания выставки приехать, чтобы исправить поврежденную роспись. 
 
Нигора Ахмедова: Сегодня, конечно, Баходир очень философски относится ко всем потерям: «Город – владелец моих работ и ему решать – нужны им эти фрески или нет» – говорит он теперь, улыбаясь. Баходир Джалал: За всю свою жизнь я много воевал и с чиновниками, и с министерствами, сегодня никого не хочу винить – все поступали так как могли, в силу своих обстоятельств и целей. Я художник, который живет в этом сложном мире, где царят и добро, и зло. Очень люблю людей, люблю наблюдать за событиями, созерцать мир. Для себя я решил, что буду работать пока могу, писать, созидать, делиться знаниями. 
 
Нигора Ахмедова: Хорошо, что Баходир не прагматичен по своей сути, он спотыкается, ошибается и всегда находит в себе силы идти дальше. А это значит, что он никогда не «забронзовеет» и это здорово.

MD: Вы сожалеете о чем-нибудь?
Баходир Джалал: Художнику тяжело, особенно сейчас. Мир стал очень зависим от материальных средств. Религия активно вторгается в законы искусства. Следовать преданно своей идее, создавая работы для потомков, и оставаться при этом независимым и внутренне свободным крайне сложно. Я тоже ездил в хадж. Встречался с муфтием Дамаска, видел во дворце королевской семьи целую галерею портретов царской династии, начиная с IX века. «Разве можно изображать людей?» спросил я и муфтий мне ответил: «Нигде не написан запрет на занятия искусством или изображение человека». Покойный муфтий Шейх Мухаммад Юсуф тоже говорил о том, что ничего подобного не написано ни в Коране, ни в хадисах. Он был очень образованным и умным человеком, ценил искусство, уважал творчество. Но, к сожалению, когда сегодня я говорю об этом нашим религиозным деятелям, понимаю, что это не нравится. 

MD: Расскажите о своих новеллах. Есть любимая?
Баходир Джалал: Мы путешествовали с Рузи Чориевым по Сурхандарье. В этих бескрайних степях я познакомился с чабаном, который дни напролет пас стада овец. Мы разговорились и он рассказал, что влюблен в девушку, живущую по другую сторону сая (речка - узб). «Как же вы общаетесь?» - спросил я. «Слепил из глины най и каждый вечер играю ей о своей любви» - ответил влюбленный. «А что она?» - «Она тоже играет на своем нае в ответ». Меня так глубоко все это тронуло, что помимо новеллы, я написал триптих «Влюбленные». Взаимоотношения на Востоке – это тонкая, незримая нить. Даже не соприкасаясь друг с другом и не произнося ни слова, влюбленные могут общаться, и весь мир вокруг вибрирует в унисон их чувствам. Работа «Сад любви», выполненная в стиле сюзане, именно об этом. Историю влюбленного чабана я сохранил в сердце на долгие годы, начав записывать свои короткие путевые новеллы. И наследие, традиции нашего народа мне очень помогали в этом. 

MD: Главная мысль, которую Вы хотите донести до людей?
Баходир Джалал: «Художники – посланники бога для утешения человечества» – говорил Абай. Поэтому, когда имеешь опыт и весомый отрезок пройденного пути, создавая выставку, ощущаешь больше ответственности. И в первую очередь, ответственности как человека. Я пытаюсь зафиксировать и передать свои чувства и эмоции. Моя выставка ориентирована больше на молодежь. Мир полон новых технологий, он быстро и стремительно развивается, и именно молодые люди способны гармонично жить в этой интеграции, раздвигая границы возможного.  
 
Нигора Ахмедова: Такого масштаба работы сейчас никто не создает. И Баходир, как настоящий художник, совсем не думает о том – продастся то, что он делает или нет, куда это пойдет, как скоро окупится. То, что представлено на выставке – это, однозначно, работы для музеев.
 
MD: Как думаете – ваша выставка будет понятна широкому зрителю?
Баходир Джалал: Я об этом не думаю. Возможно что-то затронет сердца людей, натолкнет на какие-то светлые мысли. Моя выставка – это осмысление того, что меня окружает, не оставляя равнодушным. А то, что мне сделали предложение издать книгу о моем творчестве в самом известном издательстве мира, где печатали Сальвадора Дали, Шагала, Пикассо и многих других великих художников, побуждает к еще большей ответственности – творить во имя любви к этому прекрасному миру.