Классный папа

Асаль Хамраева - Дочь Али Хамраева и балерины Гули Ташбаевой. Журналист. Переводчик с итальянского языка. Директор собственной компании A.S.A.L – Assitance Service And Leisure, официального гида итальянской Швейцарии

 

Али Хамраев - Кинорежиссер, сценарист. Его фильмы – «Где ты, моя Зульфия?», «Белые, белые аисты», «Седьмая пуля», «Человек уходит за птицами» и другие, входят в Золотой фонд узбекского киноискусства

 

Асаль: Откуда ты знал, что хочешь стать именно режиссером? Я в 16 лет совершенно не понимала, кем хочу быть, хоть и заявила в первом классе на собрании – буду звездой!

Али Хамраев: Я вырос на киностудии, мама там работала. После школы всегда пропадал в будке киномеханика и в окошко смотрел фильмы. Мой отец и твой дед Эргаш Хамраев был сценаристом и актером, в свои 32 года погиб под Москвой в Великую Отечественную войну. Так вот, его друзья и коллеги часто приходили в наш дворик недалеко от киностудии, приносили мясо, рис, лепешки. Мама моя, Ася Тарасич, готовила плов. И режиссер Наби Ганиев, близкий друг отца и непревзойденный классик узбекского кино, трепал меня за чуб и громко говорил: «Вырастешь – обязательно работай в кино… как папа». Потом плакал, размазывая по щекам слезы. Так мысль о работе в кино постепенно стала созревать.

Дедушка Хамро чуть ли не каждый день давал мне рубль с пенсии. Я был богачом: на эти деньги бежал в кинотеатр, других развлечений тогда не было. Когда мне исполнилось девять лет, на экранах показывали трофейные фильмы из поверженной нацистской Германии: «Индийская гробница», «Серенада солнечной долины», «Багдадский вор» и другие.

Именно в эти времена я увидел фильм великого Чарли Чаплина «Огни большого города». Когда в финале молодая цветочница не узнает в бедном бродяге человека, который помог ей избавиться от слепоты, меня душили слезы. Может, в эти минуты я понял силу настоящего искусства кино и захотел посвятить свою жизнь магии экрана. До сих пор считаю фильм «Огни большого города» шедевром мирового кинематографа – не понимаю, как один и тот же человек по имени Чарли Чаплин написал сценарий, срежиссировал киносъемки, сыграл главную роль и сочинил потрясающую музыку! Я мог проводить в кинотеатре «Искра» целые дни, пересматривая по много раз один и тот же фильм. Для этого по окончании сеанса надо было спрятаться под деревянные кресла и притаиться. Конечно же, уборщицы, из ведра разбрызгивающие воду и веником подметавшие шелуху семечек, замечали «зайца», но шум не поднимали. Тогда люди были добрее…

А.: А уже в школе, ты ведь окончил десятилетку с медалью, ты одинаково серьезно учился по всем предметам? Или были предпочтения?

А.Х.: Да ты что, в школе были проблемы! Однажды даже не перевели в девятый класс, так как у меня были все пятерки по гуманитарным предметам и все двойки по техническим. Учитель по литературе рыдал на педсовете, а историчка Елена Викторовна кричала: «Хамраев историю в библиотеках изучает! Он целый час нам про Тамерлана рассказывал». Я в тот вечер второй раз в жизни видел плачущую маму, первый раз это было в день получения похоронки о смерти папы. Мама меня совсем не ругала, она проклинала Гитлера и Сталина: «Это они виноваты, что ты остался на второй год… Если бы твой отец не погиб на войне, мне не пришлось бы работать с утра до ночи, я бы смогла тебе помогать с уроками, и питание было бы хорошим, память бы у тебя лучше была…» В тот вечер я поклялся закончить школу с медалью. Я постеснялся учиться дальше в той же моей школе №10 имени Пушкина, поэтому перешел в другую, куда не надо было ехать на трамвае – в школу №76. Замечательный педагог и классный руководитель Валентина Петровна Курепина посадила меня за одну парту с синеглазой отличницей Ларисой Тимофеевой и дала ей задание помогать мне. При этом наша учительница скрыла от класса, что я второгодник, об этом все узнали на выпускном вечере, когда мне вручали медаль.

Я уехал в Москву поступать в институт кинематографии, медаль так и не получил, говорят, завуч школы изготовил из нее себе зубы… Если это действительно так, то на здоровье – мои разные медали и ордена валяются где-то, даже внукам они не интересны…

А.: Твое детство пришлось на очень сложный военный и послевоенный периоды. Я не перестаю рассказывать своим детям о том, например, как бабушка получала норму хлеба на всю семью и свой кусочек не съедала, а оставляла вам с младшим братом на ночь…

А.Х.: Мама делила хлеб на четверых поровну: дедушке, братишке Давляту, мне и себе. Потом свой кусочек разрезала пополам, заворачивала в тряпочки и клала мне и брату под подушку: «Перед сном поедите». И мы, пацаны послевоенных лет, с синяками от уличных драк и цыпками на ногах, сладко засыпали, ощущая во рту удивительный вкус корочкичерного хлеба. И думали: «Мы самые счастливые дети, потому что у нас есть мама».

А.: И вот ты закончил школу, уехал в Москву и поступил в институт кинематографии. Как же ты там выживал?

А.Х.: Ну, а как все студенты выживали? Стипендия кончалась быстро, немного денег мама и дедушка присылали. Когда начинал считать копейки, шел на овощную базу, разгружал вагоны с картошкой, в кочегарке уголь в топку кидал.

Вскладчину ребята из Узбекистана готовили плов. Однажды закрыли казан, чтобы рис притомился, нарезали лучок в квашеную капусту, полили чуть подсолнечным маслицем, я отправился на кухню, а там пусто!.. Кто-то не выдержал аппетитного запаха и утащил наш плов вместе с казаном! С тех пор мы по очереди дежурили у плиты…

А.: А как вообще ты себя позиционировал? У меня большие проблемы с ответом на вопрос «А кто вы по национальности?» Ну как можно однозначно ответить? У тебя был готовый ответ?

А.Х.: Я вырос на ташкентской улице в Старом городе, узкой и пыльной. Среди мальчишек вообще не было разделения на нации. Мы друг друга определяли по кличкам: Борька худой, Борис толстый, Мышонок (Вова Ольшанский действительно был похож на мышь), Юрка Орлов был Орел, за мой тонкий голосок меня прозвали Пискля (я мастерски имитировал трель милицейского свистка, даже водители притормаживали), длинный Фима Хазак у нас назывался Каланча. В институте, в режиссерской мастерской, мы делились на прибалтов, кавказцев, азиатов, москвичей, но были все очень дружны. Я – полукровка, мама украинка, Эргаш Хамраев родом из таджикского анклава Ферганской долины.

На мой взгляд, сегодня тоже никого не интересует национальность, все помешаны на деньгах: люди делятся на богатых и очень богатых, на бедных и очень бедных…

А.: Ну, а потом дебют, новые фильмы, успех. Об этом ты уже много рассказывал, я же хочу спросить больше о житейском. Когда ты познакомился с моей мамой, у тебя за плечами уже было два брака и дочь Лейли. Все женщины – ярко выраженные восточные красавицы, это твой типаж?

А.Х.: Да нет, так сложилось по жизни. Я был очень влюбчивым, еще в пионерском лагере пережил безответную любовь к русской девчонке. Было много увлечений, пока в конце 1973 года я не встретил свою Гульбустан-Гулю, с которой счастлив почти 44 года. Помню, как моя мама, узнав о наших серьезных намерениях,вздохнула и произнесла: «Опять узбечку в жены выбрал». «Она уйгурка». «Какая разница».

А.: Много раз я слышала историю о том, что в назначенный день вы сорвались с друзьями и коллегами в ЗАГС, зарегистрировались и снова уехали на съемки. Родилась я, какое счастье! Мне невероятно нравится мое имя – Асаль, ведь это ты так решил?

А.Х.: Мы в выходной день из Чирчика, где находились в экспедиции по фильму «Человек уходит за птицами», поехали в Ташкент. Но не в ЗАГС, а во Дворец бракосочетаний. Первые мои женитьбы были будничными, регистрировали брак в районном ЗАГСе без друзей и родных. В это раз я решил выступить по полной программе – за месяц подали заявление, выдержали срок на раздумье, взяли белое платье для невесты из костюмерного цеха «Узбекфильма», под торжественный марш Мендельсона я одел Гуле обручальное кольцо за 67 рублей 50 копеек (цифры мама подсказала, она все помнит – Асаль Х.), на память сфотографировались и выпили шампанского. Когда ты родилась, из роддома вас с мамой не выписывали, пока не принесли справку об имени. Сидел я дома у друга и соседа Шухрата Аббасова, обсуждали мы имена – Аида, Мадина, Зухра, Наргис, Лола… Рядом крутится маленькая дочурка Шухрата, которая слышит наши мучения. Подходит ко мне и стеснительно произносит: «Назовите вашу дочь Асаль… Как меня…» Вопрос был решен. Больше всех радовался мой тесть Усман-ака, так как у его мамы тоже было имя Асаль, что в переводе с узбекского означает «мед».

А.: А потом, 11 лет спустя, родился мой брат Али-Эргаш, за несколько месяцев до твоего 50-летия. Думал ли ты тогда, что мы с ним будем жить в другой стране? Как вообще так получилось, и почему выбор пал именно на Италию?

А.Х.: Во всем виноват Международный кинофестиваль, который раньше проходил в Ташкенте. Этот праздник киноискусства собирал множество гостей и участников со всего мира. В 1976 году приехали с делегацией из Италии великие Микеланджело Антониони и Тонино Гуэрра, и мне поручили сопровождать их. Антониони восхищался моим умением исполнить любые капризы итальянцев, а Тонино Гуэрра разыграл его, шепнув на ушко, что я совсем не режиссер, а сотрудник КГБ. Микеланджело потребовал показать ему какой-нибудь мой фильм. После просмотра в директорском зале «Узбекфильма» картины «Человек уходит за птицами» Антониони обнял меня и сказал: «Больше не зови меня маэстро… Ты сам маэстро!» Мы подружились, Микеланджело рассказал в Италии о моей мечте снять фильм о Великом Амире Тимуре, я получил приглашение на совместную постановку. Так в моей жизни появилась прекрасная Италия, и вся моя семья после известных событий в Беловежской пуще вдруг оказалась на берегах Средиземного моря.

А.: Недавно ты был в Узбекистане, выкладывал в интернете восторженные отзывы и прекрасные фотографии. Означает ли это, что если бы была реальная возможность вернуться и работать в Ташкенте, ты бы поехал?

А.Х.: Поехал бы на родину, конечно… Не задумываясь! Сегодня в Узбекистане идут большие перемены, которые названы осторожным словом «обновление». Думаю, что со временем в арыках городов моей республики снова зажурчит чистая вода, прилетят птицы, придут огромные инвестиции, и миллионы наших рабочих рук вернутся на родину, чтобы строить автострады, железные дороги, тоннели, мосты, водохранилища, газопроводы, новые поселки для сельских жителей. Мы, наконец, научимся использовать энергию солнца и ветра, сможем отстраивать города, чтобы они не были похожи на Воронеж или Самару.

А.: Что из задуманного, но не реализованного, ты бы хотел воплотить?

А.Х.: Многое. Но это невозможно по объективным и субъективным причинам. Человек так устроен, что, даже живя 300 лет, не сможет осуществить все свои мечты. Покопайся в интернете, изучи биографии великих писателей, художников, мастеров кино, ученых, государственных деятелей – у всех осталось в мечтах несделанное и недосказанное. Они ведь так много хотели оставить потомкам! А я оставляю своему народу и своей родине мои фильмы, мои непоставленные сценарии. Я все эти последние двадцать пять лет много ездил по миру, всюду на кинофестивалях, ретроспективных показах и премьерах представлял свои фильмы, которые, в большинстве своем, были созданы на «Узбекфильме» и «Узкинохронике». И везде задавались каверзные вопросы: «Вы снимаете в России, живете в Италии, скажите нам, вы все-таки режиссер какой страны? СССР?» Ответ у меня всегда один: «Я был, есть и буду узбекским режиссером…»

А.: И я, и мои дети, и наши родственники навсегда запомнят, как несколько лет назад, в юбилейную дату Победы, ты собрал нас всех в Москве, посадил в несколько машин и повез под Вязьму, к братской могиле, где похоронены останки твоего отца. Это было очень трогательно, именно твое отношение к происходящему: невероятное почтение к погибшему на фронте отцу и твоя неуемная воля к жизни! Как будто ты тогда, будучи маленьким мальчиком, дал себе слово стать самым лучшим папой на свете для своих детей, жить насыщенно и интересно. У тебя получилось! Это мои фантазии – гены не вода, и мы все великие фантазеры в тебя – или действительно был какой-то переломный момент, когда ты принял такое решение?

А.Х.: Это трудно объяснить, доченька… Безотцовщина – тяжкое дело. Когда еще в детстве видел безногих фронтовиков, катящихся на куске доски с прикрепленными шарикоподшипниками, когда слушал рассказы солдат, видел правдивые фильмы о войне – всегда стоял перед глазами образ моего отца. Мне казалось в детстве, что пуля пробила железную каску и попала прямо в лоб. Твой прадед Хамро прожил больше 100 лет, он ночами молился и укорял Аллаха.

Только в 1985 году мне удалось снять исповедальный фильм «Я тебя помню»… В нем голос моей мамы, кадры с живым отцом, в фильме себя сыграл мой брат, даже тебя и твою сестру Лейли я снял на память… Время летит быстро, предстоит 75-летие Дня Победы над фашизмом, надеюсь, что снова повезу всех вас в лес под Вязьму, где в февральскую стужу от ран умирал твой дед Эргаш.

Если бы «подфартило» и нашлись небольшие средства, мы бы к этому юбилею всей семьей сняли фильм под названием «Псих». Это продолжение моего фильма «Я тебя помню» – там мой герой находит могилу погибшего в смоленских лесах отца. А в новом проекте этот же герой через 45 лет решает поехать из Узбекистана в Россию и поставить отцу на лесной поляне памятник… Это моя мечта! Старшая дочь Лейли, как всегда, будет незаменимым редактором, ты и твой муж продюсеры, мама подберет актеров, сын поможет в постановке и монтаже, внукам и внучкам найдутся хорошие роли… Какие наши годы!..

 

Вот такой мой папа – человек-Вселенная, а мы, все, кто его окружает, его верные спутники. Во всех смыслах этого слова…

 

Сан-Ремо, Италия